И ответ был: есть землянику.
Пытаясь найти правильные слова для этого письма, я залезла в любимый том (томище) Бродского. Открытая наугад страница номер 398 подсказала такое:
Теперь меня там нет. Означенной пропаже дивятся, может быть, лишь вазы в Эрмитаже. Отсутствие мое большой дыры в пейзаже
не сделало; пустяк: дыра, — но небольшая.
Это кусочек «Пятой годовщины» 77-го года. Будет время — почитайте, а лучше — наизусть, в татуировку, в память. Бродский написал это, как можно догадаться, на пятом году своего изгнания из дома. От этого и будем танцевать в письме.
Биография Бродского удивительным образом перекликается с нашей реальностью. Настолько, что начинает сводить челюсть. Ах, если бы только знать заранее… Но, как обычно, первые звоночки никто не слышит. Сейчас в моем информационном вакууме звенит уже третий, кажется, финальный звонок. В нем пять важных слов:
Поддержка
Уехать
Помощь
Остаться
Мир
Произнося их как мантру, читая бесчисленные гайды о релокации и волонтерстве, спрашивая советы в чатах и сходя с ума от количества информации вокруг — мы упускаем что-то очень важное. И именно в такие моменты — когда вокруг водоворот и паника часто держит ледяную руку у горла, я вспоминаю притчу из книги Нила Геймана «Американские боги»:
«Давным-давно, ещё в раннем детстве, он прочёл одну историю: про путешественника, который упал со скалы; вверху его ждали тигры-людоеды, а внизу — острые камни; он умудрился уцепиться за что-то посерёдке и висел над пропастью. Перед самым его лицом оказался кустик спелой земляники, а вверху и внизу — верная смерть. После следовал вопрос: и что теперь он должен делать? И ответ был: есть землянику».
И мне кажется, что это правда единственный ответ, который мы можем себе дать.
Надо признаться, что я с юности верю: из сильной боли и от горьких потерь всегда рождаются великие шедевры. Это подтверждает история. Она, конечно, становится лгуньей в человеческих руках, но насчет искусства не ошибается никогда. Поэтому, если есть силы — творите. Это не совет, а напоминание, которое, возможно, я даю самой себе. Снимайте видео, пишите дневники и картины, фотографируйте, пойте, танцуйте, вышивайте, учитесь, летайте. Спасайтесь своей земляникой, не гасите в себе искру, которую берегли для подходящего времени. А если примете решение и начнете все с чистого листа, то о вас обязательно будут помнить вазы в Эрмитаже.
…
Концовку печатаю, сидя в уже черной комнате, на столе — лампа с пыльным абажуром, на коленях спит кот и нервно дергает задней лапой, явно от кого-то убегая во сне. В голове шумит от мыслей — какая из них может стать поддержкой, опорой для другого человека? Когда я соглашалась написать письмо, то забыла, что строчки — это не слова вслух. Легкие, быстрые, обнимающие, сочувствующие — нужные слова готовы вылететь из сердца, что согреть друга рядом. Но письмо — в письме слова оказались совсем другими. В них не получается уложить иррациональную боль и обиду, которые рвутся в каждом абзаце и рискуют не пройти цензуру. А не получается, как вслух, легко залатать этот порез теплым дыханием, нарисовать на запотевшем окне сердечко и снова дать мыслям взлететь к свету. Наверное, нужно было посадить перед собой друга и просто записывать наши простые диалоги, а не пытаться разглядеть собеседника и надежду сквозь строчки. Ведь трогать сердце и делиться мыслями всегда лучше бок о бок, да?